Неточные совпадения
— Это Стива! — из-под балкона крикнул Левин. — Мы кончили, Долли, не
бойся! — прибавил он и, как
мальчик, пустился бежать навстречу экипажу.
— Я их
боюсь, лягушек-то, — заметил Васька,
мальчик лет семи, с белою, как лен, головою, в сером казакине с стоячим воротником и босой.
— Почему ты не ложишься спать? — строго спросила Варвара, появляясь в дверях со свечой в руке и глядя на него из-под ладони. — Иди, пожалуйста! Стыдно сознаться, но я
боюсь! Этот
мальчик… Сын доктора какого-то… Он так стонал…
— Ты
боишься, дрожишь, как
мальчик… Не понимаю! Разве ты крадешь меня?
— И почему ты знаешь, — с каким-то загадочным чувством внятно прибавил он, — почему ты знаешь, не
боялся ли и я, как ты вчера при другом случае, свой «идеал» потерять и, вместо моего пылкого и честного
мальчика, негодяя встретить?
Может, по этому самому он никогда и никого не
боялся, а между тем
мальчики тотчас поняли, что он вовсе не гордится своим бесстрашием, а смотрит как будто и не понимает, что он смел и бесстрашен.
— У нас вся семья сердитая, — потихоньку рассказывал
мальчик. — И я всех
боюсь.
Это была первая женщина, которую Симон видел совсем близко, и эта близость поднимала в нем всю кровь, так что ему делалось даже совестно, особенно когда Серафима целовала его по-родственному. Он потихоньку обожал ее и
боялся выдать свое чувство. Эта тайная любовь тоже волновала Серафиму, и она напрасно старалась держаться с
мальчиком строго, — у ней строгость как-то не выходила, а потом ей делалось жаль славного мальчугана.
Дойдя до холмика, они уселись на нем все трое. Когда мать приподняла
мальчика с земли, чтобы посадить его поудобнее, он опять судорожно схватился за ее платье; казалось, он
боялся, что упадет куда-то, как будто не чувствуя под собой земли. Но мать и на этот раз не заметила тревожного движения, потому что ее глаза и внимание были прикованы к чудной весенней картине.
Я теперь не
боюсь за вас: вы ведь не сердитесь, что вам такие слова говорит такой
мальчик?
«Я встала и не хотела с ним говорить, — рассказывала Нелли, — я его очень
боялась; он начал говорить про Бубнову, как она теперь сердится, что она уж не смеет меня теперь взять, и начал вас хвалить; сказал, что он с вами большой друг и вас маленьким
мальчиком знал.
В другом углу комнаты стонала от ревматизма какая-то восьмидесятилетняя старушонка, жившая когда-то и где-то в няньках, а теперь помиравшая одиноко, охая, брюзжа и ворча на
мальчика, так что он уже стал
бояться подходить к ее углу близко.
— Не
бойся, Вася, не
бойся! — ободрила она меня, подойдя к самым ногам Тыбурция. — Он никогда не жарит
мальчиков на огне… Это неправда!
Одна женщина, лет 50, с черными глазами и строгим выражением лица, несла бинты и корпию и отдавала приказания молодому
мальчику, фельдшеру, который шел за ней; другая, весьма хорошенькая девушка, лет 20, с бледным и нежным белокурым личиком, как-то особенно мило-беспомощно смотревшим из-под белого чепчика, обкладывавшего ей лицо, шла, руки в карманах передника, потупившись, подле старшей и, казалось,
боялась отставать от нее.
— А как же: маленький, розовенький, с крошечными такими ноготочками, и только вся моя тоска в том, что не помню я,
мальчик аль девочка. То
мальчик вспомнится, то девочка. И как родила я тогда его, прямо в батист да в кружево завернула, розовыми его ленточками обвязала, цветочками обсыпала, снарядила, молитву над ним сотворила, некрещеного понесла, и несу это я его через лес, и
боюсь я лесу, и страшно мне, и всего больше я плачу о том, что родила я его, а мужа не знаю.
«Булатный кинжал твой прорвал мою белую грудь, а я приложила к ней мое солнышко, моего
мальчика, омыла его своей горячей кровью, и рана зажила без трав и кореньев, не
боялась я смерти, не будет
бояться и мальчик-джигит».
Но тут и отец спохватился, схватил
мальчика за другую руку, ударил его по другой щеке и крикнул: — Миленький, не
бойся, я тебя никому не отдам.
Творожков — человек простой, ученый на медные деньги, сам разжился, вид у него суровый, говорит он мало, держит себя строго и важно;
мальчики его, Вася и Володя,
боятся его, как огня.
К концу уроков Хрипач послал за врачом, а сам взял шляпу и отправился в сад, что лежал меж гимназиею и берегом реки. Сад был обширный и тесный. Маленькие гимназисты любили его. Они в нем широко разбегались на переменах. Поэтому помощники классных наставников не любили этого сада. Они
боялись, что с
мальчиками что-нибудь случится. А Хрипач требовал, чтобы
мальчики бывали там на переменах. Это было нужно ему для красоты в отчетах.
Они, говорит, люди не бедные, заплатили побольше, а то они, говорит,
боятся, что он с другими
мальчиками избалуется.
Гурмыжская. Послушай, Аксюша, милая, нет ли у тебя родных где-нибудь подальше; поезжай к ним, я тебя отправлю на свой счет. Я так
боюсь за тебя, моя душа, Алексис такой ветреный
мальчик.
Аким говорил все это вполголоса, и говорил, не мешает заметить, таким тоном, как будто относил все эти советы к себе собственно; пугливые взгляды его и лицо показывали, что он
боялся встречи с рыбаком не менее, может статься, самого
мальчика.
Больше
мальчики не сказали друг другу ни слова. Помолчав еще немного и не отрывая глаз от Егорушки, таинственный Тит задрал вверх одну ногу, нащупал пяткой точку опоры и взобрался на камень; отсюда он, пятясь назад и глядя в упор на Егорушку, точно
боясь, чтобы тот не ударил его сзади, поднялся на следующий камень и так поднимался до тех пор, пока совсем не исчез за верхушкой бугра.
— Я
боюсь, — сказал
мальчик.
Они всегда пугливо скользили по всем предметам, точно
боясь остановиться на чём-либо, а остановившись, странно выкатывались, придавая лицу
мальчика овечье выражение.
Фома, наблюдая за игрой физиономии старика, понял, что он
боится отца. Исподлобья, как волчонок, он смотрел на Чумакова; а тот со смешной важностью крутил седые усы и переминался с ноги на ногу перед
мальчиком, который не уходил, несмотря на данное ему разрешение.
— Я
боюсь! — сознавался
мальчик.
Тогда
мальчику кажется, что это он сам едет в ночи на белом коне, к нему обращены стоны и моления. Сердце его сжимается, слезы выступают на глазах, он крепко их закрыл и
боится открыть, беспокойно возясь в постели…
Дядя заставил Евсея проститься с хозяевами и повёл его в город. Евсей смотрел на всё совиными глазами и жался к дяде. Хлопали двери магазинов, визжали блоки; треск пролёток и тяжёлый грохот телег, крики торговцев, шарканье и топот ног — все эти звуки сцепились вместе, спутались в душное, пыльное облако. Люди шли быстро, точно
боялись опоздать куда-то, перебегали через улицу под мордами лошадей. Неугомонная суета утомляла глаза,
мальчик порою закрывал их, спотыкался и говорил дяде...
Уланбекова. Как можно ошибиться в людях! Хлопочешь об них, заботишься, а они даже и не чувствуют Я было хотела устроить счастие для этого
мальчика, а он лезет в дом пьяный. Уж если он подвержен этой слабости, так, по крайней мере, старался бы скрывать ее от меня. Пей он там, где хочет, да чтоб я-то не видала! Я бы тогда знала, по крайней мере, что он меня уважает. Какое невежество! Какая дерзость! Кого же он побоится, если не
боится меня?
— Беда с этими
мальчиками, милая! — сказала Марья Константиновна, успокаиваясь. — Того и гляди свернет себе шею. Ах, милая, как приятно и в то же время как тяжело быть матерью! Всего
боишься.
Мальчик вытаращил глаза, одной рукой заслонил рот, как бы
боясь обжечься, и протянул другую.
За обедом отец, у которого сердце было, как я сказал, отходчивое, да и совестно ему немножко стало своей горячности — шестнадцатилетних
мальчиков уже не бьют по щекам, — отец попытался приласкать меня; но я отклонил его ласку не из злопамятства, как он вообразил тогда, а просто я
боялся расчувствоваться: мне нужно было в целости сохранить весь пыл мести, весь закал безвозвратного решения!
Мирон был недоступен насмешкам, отец явно и боязливо сторонился его; это было понятно Якову. Мирона все
боялись и на фабрике и дома, от матери и фарфоровой его жены до Гришки,
мальчика, отворявшего парадную дверь. Когда Мирон шёл по двору, казалось, что длинная тень его творит вокруг тишину.
Мальчик так осторожно протянул грязные косточки своих пальцев к монете, точно
боялся, что медь обожжёт.
Родители красивых
мальчиков и девушек прятали детей от ее взгляда; ее имя
боялись произносить на супружеском ложе, как знак осквернения и напасти.
Прачке было жаль Пети; Карл Богданович очень уж что-то сильно нажимал и тискал; но, с другой стороны, она
боялась вступиться, так как сама привела
мальчика и акробат обещал взять его на воспитанье в случае, когда он окажется пригодным. Стоя перед
мальчиком, она торопливо утирала ему слезы, уговаривая не
бояться, убеждая, что Карл Богданович ничего худого не сделает, — только посмотрит!..
— Тетенька! да что ж это? С кем же это вы там шепчетесь? — вскрикнул, с слезами в голосе,
мальчик. — Идите сюда, тетенька: я
боюсь, — еще слезливее позвал он через секунду, и ему послышалось, что Катерина Львовна сказала в гостиной «ну», которое
мальчик отнес к себе.
Мольер. Да, верно. Ужасный срам. Но ведь он, ты знаешь, негодяй, змееныш… ох, порочный, порочный
мальчик, и я
боюсь за него. Действительно, от отчаяния он начнет шляться по Парижу, а я его ударил… Ох, как неприятно!..
В Ваське тоже этого нет, и хотя он кричит и дерется, но все лошади знают, что он трус, и не
боятся его. И ездить он не умеет — дергает, суетится. Третий конюх, что с кривым глазом, лучше их обоих, но он не любит лошадей, жесток и нетерпелив, и руки у него не гибки, точно деревянные. А четвертый — Андрияшка, еще совсем
мальчик; он играет с лошадьми, как жеребенок-сосунок, и украдкой целует в верхнюю губу и между ноздрями, — это не особенно приятно и смешно.
Не
боится мальчик правду сказать. Все люди этой линии, начиная с Ионы, не носят страха в себе. У одних много гнева, другие — всегда веселы; больше всего среди них скромно-спокойных людей, которые как бы стыдятся показать доброе своё.
Кто нас разлучит? разве за тобою
Идти вослед я всюду не властна?
Я
мальчиком оденусь. Верно буду
Тебе служить, дорогою, в походе
Иль на войне — войны я не
боюсь —
Лишь видела б тебя. Нет, нет, не верю.
Иль выведать мои ты мысли хочешь,
Или со мной пустую шутку шутишь.
Дня за два перед этой беседой в крендельную явился Бубенчик, гладко остриженный, чистенький, весь прозрачный, как его глаза, еще более прояснившиеся в больнице. Пестрое личико похудело, нос вздернулся еще выше,
мальчик мечтательно улыбался и ходил по мастерским какими-то особенными шагами, точно собираясь соскочить с земли.
Боялся испачкать новую рубаху и, видимо, конфузясь своих чистых рук, все прятал их в карманы штанов из чертовой кожи — новых же.
Почти все свое время посвящал он книгам, так что окружавшие
боялись, чтобы от беспрестанного чтения он не потерял совсем зрение, которое и тогда было слабо, почему и были вынуждены отнимать у него книги; но любознательный
мальчик находил разные средства к удовлетворению своей склонности.
— Решил я тебя,
мальчик, спасти, и вот тебе настоящий серебряный рубль, бери его, не
бойся. Мне же отдай твой фальшивый рубль, каковой я постараюсь сбыть, если на то будет воля Провидения, видевшего мою доброту.
Мальчик стерег овец и, будто увидав волка, стал звать: «Помогите, волк! волк!» Мужики прибежали и видят: неправда. Как сделал он так и два и три раза, случилось — и вправду набежал волк.
Мальчик стал кричать: «Сюда, сюда скорей, волк!» Мужики подумали, что опять по-всегдашнему обманывает, — не послушали его. Волк видит,
бояться нечего: на просторе перерезал все стадо.
Помыслить, что священник все эти дни ходил к нему пешком, Кунин
боялся: до Синькова было семь-восемь верст, а грязь на дороге стояла невылазная. Далее Кунин видел, как кучер Андрей и
мальчик Парамон, прыгая через лужи и обрызгивая отца Якова грязью, подбежали к нему под благословение. Отец Яков снял шляпу и медленно благословил Андрея, потом благословил и погладил по голове
мальчика.
— Это, конечно, все равно. Но я
боюсь, что без привычки вам будет тяжело.
Мальчик откашлялся.
Амулий
боялся, чтобы народ не полюбил этих близнецов, когда они вырастут, и не выбрал бы их царями. Он позвал своего слугу, Фаустина, и сказал ему: «Возьми этих двух
мальчиков и брось их в реку».
Но не
боюсь я вас, ибо к небу он восходит, мой белый
мальчик, и вы бессильны пред его защитою, пред его светом…